«Россия — побежденная держава. Эта статья родилась в результате дискуссий со студентами одного из московских вузов, и в ней я хотел бы резюмировать свою позицию, как для моих собеседников, так и для всех тех, кто накануне выборов решит задуматься о судьбе своей страны. А судьба эта складывалась в последнее десятилетие весьма драматично. Надо сказать себе правду: прошедшее десятилетие было результатом поражения России в Холодной войне. Сделав это утверждение, мы снимем повязку с глаз и увидим мир таким, каким он представляется западным стратегам, никогда не заблуждавшимся на этот счет.
«Россия — побежденная держава. Она проиграла титаническую борьбу. И говорить это была не Россия, а Советский Союз — значит бежать от реальности. Это была Россия названная Советским Союзом. Она бросила вызов США. Она была побеждена». Так утверждает Збигнев Бжезинский. И добавляет: «Сейчас не нужно подпитывать иллюзии о великодержавности России. Нужно отбить охоту к такому образу мыслей. …… Россия будет раздробленной и под опекой».
И увидев мир взглядом его нынешних архитекторов, мы поймем, что все случившееся с нами, включая обвал экономики, тупики общественного развития, приграничные конфликты, рост сепаратизма, вылившийся в войну на Кавказе, что все это не есть неблагоприятная случайность, последствия советской национальной политики, тяжелая социальная наследственность и неумение работать, как уверяют нас западники, но является результатом целенаправленного перемещения России в мир колониальных и зависимых территорий, по инерции все еще называемых «странами».
Именно для эксплуатации и управления такими странами существует инструментарий «долларизации экономики», «ножниц цен», «социальных и территориальных резерваций», «управляемых конфликтов» и замыкающей систему в единое целое «колониальной демократии», успешно реализованный в России в 1992-2003 годах. Бесконтрольная эмиссия долларовой массы Соединенными Штатами, навязавшими свою валюту в качестве мирового средства платежей и сбережений, позволяет Америке, и встроенным в ее глобальную экономическую систему другим западным странам, не просто изымать значительную часть мирового продукта в виде фактически неоплачиваемого кредита, своего рода имперской дани, но и манипулировать экономическими показателями своих корпораций, обеспечивая им безусловные конкурентные преимущества на мировом рынке. С экономикой, открывшей секрет «философского камня», никто не может конкурировать на равных.
Другим важным механизмом изъятия ресурсов в пользу Запада является антиэкономическое завышение цен на промышленную продукцию по отношению к ценам на сырье, производимое главным образом странами колониальной периферии. Как было известно еще Марксу, стоимость создается трудом. Открытый им закон стоимости утверждает, что товары обмениваются на рынке в соответствии с общественно необходимым временем, затраченным на их изготовление. Из этого вытекает, в частности, тот факт, что в ходе технологического роста стоимость готовой продукции относительно сырья должна падать так как сырье невозобновимый и не зависящий от человеческой деятельности ресурс, затраты же труда на производство готовой продукции с ростом технологий снижаются. К таким же выводам приходил в 60-х годах прошлого столетия и Римский клуб, сформулировав концепцию «пределов роста» и экономического выравнивания регионов.
Но в ответ на действие экономических законов Западное сообщество приняло контрмеры: искусственное завышение доли рентных платежей в составе стоимости своей продукции. Этот эффект достигается за счет цены недвижимости, составляющей в западных странах значительную часть общественного богатства. Но эта цена лишь в малой части формируется из трудозатрат на строительство и поддержание объектов недвижимости. Львиная доля цены образуется за счет цены земельного участка, стоящего в сотни и тысячи раз дороже аналога в странах третьего мира. Под эту цену подгоняется размер жилищного кредита, за ним следуют уровень заработной платы и остальных платежей, в итоге цены на продукцию развитых стран получаются искусственно высокими, хотя и рыночными. К примеру, чайник фирмы «Тефаль» стоит в 80 раз дороже сырья, затраченного на его изготовление. Рынок в данном случае оформляет политико-экономическое неравенство сторон.
Сходный механизм существовал и в экономике СССР, где он назывался переносом стоимости от топливно-сырьевого комплекса к обрабатывающей промышленности и осуществлялся в плановом порядке. Очевидно, это достаточно общий механизм организации экономической жизни общества в условиях ресурсного дефицита и ограниченности источников энергии (на создание энергетики нового поколения оказались неспособны ни капиталистическая, ни социалистическая системы). Но советская система, будучи автаркичной и централизованно перераспределяя ресурсы, была избавлена от необходимости создания преднамеренных стоимостных диспропорций, аналогичным существующим в товарообмене Запада с третьим миром.
Результатом этого и ряда других факторов (товарный дефицит и инфляционное давление сбережений советского периода) стал крайне неблагоприятный обменный курс рубля к доллару и катастрофическая для советской экономики разница внутренних и мировых цен на топливно-сырьевые ресурсы. Стало выгоднее просто изымать из экономики сырье и продавать его на Западе, а не запускать в деградирующее без стоимостных трансфертов российское производство.
Эту долларовую лихорадку публицист Александр Янов сравнил с теологическим экстазом средневековых европейских протестантов, «восставших против католической иерархии, отрезавшей верующих от непосредственного общения с Богом», подобно которым советские «сырьевики» «восстали против бюрократической иерархии, отстранившей их от «общения» с их «богом» — конвертируемой валютой». И в той мере, в какой доллар становился символом и мерой богатства, рубль становился мерой нищеты: вывоз сырья и его валютного эквивалента («бегство капитала») стимулировал инфляцию национальной валюты, дальнейший промышленный спад, сокращение потребления и деградацию внутреннего рынка.
Как было сказано выше, ценовые пропорции мировой экономики оказались таковы, что прибыльными(конкурентоспособными) на мировом рынке могли стать, и стали лишь предприятия топливно-сырьевого сектора российской экономики. Именно они стали могильщиком советской системы, сбросив «иго» централизованного планирования и бремя военно-промышленного комплекса, и взяли курс на встраивание в мировую экономику в качестве сырьевого придатка или, говоря шире, «дополняющей экономики» экспорта сырья и низкооплачиваемого обслуживания потребностей «развитых стран» во вспомогательных видах деятельности.
На этом процессе сформировалась агрессивно-хищная среда обслуживающая такой контур встраивания — бизнес, идеология, СМИ, культура и т.п. В советской литературе, посвященной проблемам эксплуатации (нео)колониальной периферии, для таких кругов существовал термин — компрадорская буржуазия (компрадоры). Его применяли к Латинской Америке, Индии, Ближнему Востоку и Юго-Восточной Азии, но и в страшном сне не могло присниться, что это может быть и у нас. Однако случилось. В пределах компрадорского уклада сформировался своего рода средний класс , возникла новая, проамерикански ориентированная социальность (совокупность ценностей, установок, мотиваций, идеалов, образ будущего и т.п.), хотя, если смотреть на вещи глубже, являющаяся скорее устойчивой модификацией антисоциальности, образовалась политико-идеологическая инфраструктура.
По-видимому, после разгрома своих оппонентов из ВПК и союзных ему секторов обрабатывающей промышленности, завершившегося принятием новой российской конституции, давшей политические гарантии новому экономическому укладу, «сырьевикам» удалось достигнуть консенсуса с американской финансовой олигархией, результатом чего стало появление в России собственного олигархата – верхней прослойки крупного бизнеса, контролирующего финансовые потоки (промышленные активы, очевидно, остались в руках прежних лиц) и политическую систему страны. Появление олигархов это в сущности качественный скачек, трансформация «капиталистического уклада» в «капиталистическую систему», завершенную, полностью оформленную и готовую к борьбе за жизнь и экспансию. И это не только ее мозг, это так же и ее сердце, вместилище ее классового мировоззрения (в российском варианте скорее мироощущения), ее витальности. До появления субкласса олигархов планово-организующие функции, необходимые в любой крупной экономике, выполняли государственные учреждения и полугосударственные корпорации-монополисты: Минэкономики, Минфин, Центробанк, Минтопэнерго, Газпром, ЕЭС, Ростелеком, МПС и т.д., координируемые экономическим блоком правительства во главе с вице-премьером по экономике. В значительной мере это был реликт советского Госплана, с той, однако, особенностью, что, не будучи собственниками управляемого имущества, государственная и полугосударственная бюрократия не могла служить прочным заслоном на пути «коммунистического реванша».
Не могла она так же и проникнуться капиталистическим духом «извлечения максимальной прибыли», постоянно оглядываясь на государственный интерес и будучи, таким образом, и организационно, и психологически «в плену» советского прошлого. Соответственно идеологические функции выполняли маргинальные по своей природе «творческая интеллигенция» и корпорация профессиональных работников СМИ, обслуживающих лишенные экономического содержания «общечеловеческие ценности», американизм (с постоянной оглядкой на «КГБ»), реликтовое диссидентство и прочую подобную шелуху. Олигархат дал экономическое содержание российскому либерализму, включившему в себя уже в качестве «частных случаев» и правозащитное движение, и диссидентство позднесоветского периода, и американизм преуспевающих при данном типе экономики слоев общества.
Таким образом, сформировался компрадорский тип гражданского общества и колониальная демократия , обслуживающая процесс перекачивания ресурсов побежденной страны на Запад и ее политическое подчинение воле лидеров глобализации. Социальная база такой демократии изначально была достаточно узка, но за счет вовлечения в ее идеологические тенета большинства населения, поверившего в возможность выиграть по ее правилам, ей удалось эффективно расширить свою социальную базу, добиться видимости усиления за счет привлечения побочных, и даже объективно враждебных ей сил.
Итог: Да-Да-Нет-Да Ельцину летом 1993 г., утверждение новой Конституции в декабре того же года, перевыборы Ельцина в 1996 г., провал оппозиционного блока ОВР в 1999 г. и выборы марта 2000 г., прошедшие под лозунгом неизменности итогов приватизации . Такой системе, разумеется, сопутствовали и ее непременные атрибуты: «социальные и территориальные резервации» и «управляемые конфликты». Под первыми я понимаю суженное воспроизводство, в перспективе полное исчезновение, социальных слоев и профессиональных групп и депопуляцию территорий, неконкурентоспособных (бесприбыльных) в системе мировой экономики. Болевой эффект, неизбежный при таком подходе, гасится за счет социальной сегрегации таких групп, достигаемой при помощи информационных технологий. На наших глазах разворачивались процессы деградации в академгородках, научных школах, образовании и здравоохранении, получали нищенскую зарплату учителя и врачи но
мы не видели этого: эти проблемы были «изъяты из обращения» в СМИ.
Это, так сказать, вариант слома воли к жизни, рассчитанный на широкие массы населения, более склонные к постмодернистским технологиям «управления сознанием». К элитарным кругам апеллирует технология «управляемых конфликтов», призванная создать очаги постоянно действующего сопротивления системе, оказать воздействие на которую ставит себе целью режиссер этого конфликта (в нашем случае –организационно-политические центры глобализации). Создав такой очаг можно в дальнейшем варьировать его параметры, использовать в качестве плацдарма для эскалации и даже дезинтеграции страны, можно сделать этот конфликт предметом торга с элитой страны или инструментом морально-психологического давления. И, самое главное, при всех обстоятельствах такой конфликт несет в себе элементы делегитимации порядка, против которого направлен такой конфликт, и возможности внешнего вмешательства, интернационализации конфликта. Это жесткий метод борьбы с суверенитетом страны и отстаивающими его элементами национальной элиты. Но, конечно, бесконечно долго так продолжаться не могло.
Здесь мы упираемся в фундаментальный дефект понимания Западом исторических реалий, с которыми ему пришлось столкнуться в связи с крахом Коммунизма. Недооценив внутреннюю волю советского (и, прежде всего русского) народа к историческому творчеству, западные стратеги решили, что крах СССР был следствием их победы и, возможно, внутренних пороков коммунистической системы, а не неудачной, а значит и потенциально опасной, попыткой модернизации советской разновидности гражданского общества, наличие какового в условиях позднесоветского «тоталитаризма» вообще категорически отрицалось.
Формирование компрадорского уклада и отбрасывание великой страны в третий мир, на колониальную периферию рассматривалось Западом как свой очевидный успех и не подвергалось сомнению. По мнению тогдашнего британского премьера Джона Мейджора «задача России после проигрыша холодной войны — обеспечить ресурсами благополучные страны. Но для этого им нужно всего пятьдесят-шестьдесят миллионов человек. Однако, такая политика стала фатальной ошибкой Запада.
Весь рассмотренный выше инструментарий «внешнего управления» в конечном счете, есть ничто иное как форма реализации цивилизационного доминирования Запада над более низкими по уровню развития незападными цивилизациями. В России же эта политика столкнулась с сопоставимым по мощи советским цивилизационным ядром. Это повлекло рост сил сопротивления. Общество оказалось гораздо более целостным, чем представлялось западным стратегам и их российской клиентеле. Компрадорский уклад и сформировавшиеся в его рамках псевдогражданское общество и колониальная демократия оказались отнюдь не бесспорной формой реакции страны на вызов Истории. Это был простейший и, пожалуй, безальтернативный сценарий социально-экономической трансформации в условиях императивно навязанной Западом либерализации — «открытия», точнее «взлома» экономики, с ее существенно иными стоимостными пропорциями, принятия концепции абсолютного примата интересов эгоистического индивида перед любыми его социальными и гражданскими обязательствами, принятой советским обществом, деморализованным тотальной морально-политической компрометацией и последующим крахом социализма. Любая попытка защитить общество в тех условиях не нашла бы в тот момент никакой внутренней поддержки, но при этом была бы демонизирована извне, блокирована и, в условиях отсутствия внутренней поддержки, разгромлена, причем уже без какого-либо права России на суверенитет. Таким образом, с одной стороны, на момент распада СССР компрадорский уклад за счет высвободившейся в результате распада прежних общественных связей социальной энергии оказался достаточно дееспособен для построения нового общественно-экономического строя и модернизированной государственности России, а с другой стороны, никакой поддержки иных форм общественного устройства не просматривалось.
Однако, компрадорский уклад, как ему и следовало, оказался глубоко дефектным. Не способный к длительному осуществлению собственного воспроизводства, он обанкротился в ходе дефолта в августе 1998 г. Но не исчез, что доказывает его не экономическую, а цивилизационную, точнее межцивилизационную природу и ориентацию на внешние по отношению к России силы (глобализацию и ее архитекторов). Тем не менее, после дефолта началась его масштабная дестабилизация и поиск новых форм общественно-экономического устройства. В полной мере он стартовал после завершения президентства Бориса Ельцина и достижения обществом политической стабильности на основе консенсуса элитарных слоев и массовой поддержки нового президента.
Как мне представляется, первый срок президентских полномочий Владимира Путина наполнен борьбой двух проектов развития страны, скрытой за фасадом политической стабильности и экономического роста. Один проект связан с личностью Михаила Ходорковского и его компанией «ЮКОС». Это консолидация всего «гражданского» общества, включая повергнутую экономически, но сохранившую значительный политический потенциал, «промышленную» фракцию позднесоветской элиты, вокруг олигархата, привлечение на свою сторону региональных элит, политическая изоляция Кремля и трансформация президентской республики в парламентскую, т.е. дальнейшее углубление компрадорского курса.
Другой проект воплощен в личности Президента. Это качественное изменение роли государства в жизни общества, часто именуемое «управляемой демократией» в политическом аспекте и «государственным капитализмом» в экономическом. С этой целью Президент пошел по пути кадровой революции, достаточно полно описанной социологом проолигархического направления Ольгой Крыштановской. По ее наблюдениям резко возросла доля военных и выходцев из спецслужб в верхних эшелонах российской власти. С учетом того, что третья часть чиновничества занимали свои посты еще при Брежневе, вырисовывается картина качественной трансформации, изменения классового содержания , если угодно, «советизации» российского государства. То есть, в перспективе, возвращения себе функций по управлению обществом и отказ от либеральной идеологемы «ночного сторожа».
Исход схватки был предрешен рахитичностью и изначально деструктивным характером «гражданского общества» российских компрадоров, слабостью и трусливостью позднесоветской номенклатуры, равно как и ее противоречиями с олигархатом, а так же мощным корпоративизмом «силовиков», их опорой на созревшее в обществе недовольство компрадорщиной и изменением внешнеполитической ситуации – смена в Белом Доме оборвала связь, существовавшую между российскими олигархами и американскими демократами, а последовавшая за терактом переориентация политики Вашингтона на сотрудничество с Кремлем и вовсе заблокировала возможность апелляции российской компрадорской верхушки к США, бывшим ранее их надежным покровителем.
«Колониальная демократия» тем временем начала трескаться. Уже в апреле 2002 года опросы владельцев московских мобильных телефонов показали, что 70 процентов этих обеспеченных людей стоят за национализацию нефтегазодобывающих компаний и вообще сырьевых оплотов нашего олигархата. Вопрос был только в сроках. Атаку, как ни странно, начала слабейшая, но, очевидно, не осознававшая себя таковой, сторона: 6 июня 2003 г. был убит Игорь Климов — бывший сотрудник администрации президента, офицер запаса Службы Внешней разведки, исполняющий обязанности генерального директора НПО Алмаз-Антей , относимый политкомментаторами к ближайшему окружению президента Путина.
«Неприкосновенность исчезла как понятие, если даже таких людей стали убивать» — резюмировали событие журналисты. Такая дерзость могла бы показаться совершенно немыслимой, если бы мы не знали, что за спиной Ходорковского стоит никто иной как Яков Ротшильд, глава британской ветви этого дома и несомненно один из лидеров финансового клана, стоявшего за спиной таких звезд капиталистического мира и основателей финансовых и промышленных династий как Морган, Рокфеллер, Карнеги, Варбург, Шифф и другие.
Реакция не заставила себя долго ждать: месяц спустя был арестован главный финансист «ЮКОСА» Платон Лебедев. В ответ «ЮКОС» мобилизовал свою агентуру на всех уровнях, обнажив этим позицию своих тайных и явных сторонников. Это позволило Кремлю зафиксировать политико-смысловую ось избирательной компании и разгромить всю политическую инфраструктуру олигархата. Думские выборы подвели окончательную черту под режимом «колониальной демократии» и дали Президенту антиолигархический мандат. Можно задаться вопросом, какого рода система может быть выстроена взамен изжившей себя. Ответ не будет слишком сложным: такая же, как та, что выстроена Западными странами, прежде всего США, у себя дома, для собственных нужд. С поправкой на присущую сегодняшней России ограниченность в средствах.
Известно, что демократия в собственном значении этого слова есть политический строй одиночных мелких собственников и только в такой системе может нормально функционировать. По мере их имущественного расслоения происходит разложение демократии и ее замена иными политическими формами, более соответствующими историческим обстоятельствам. Так было в Риме, когда крупные собственники заменили демократию на авторитарное правление цезарей. Так давно произошло и на Западе, где демократия давно уже замещена плутократией (властью денег), декорированной демократическим фасадом. Демократия просто не совместима с крупным монополистическим капиталом, он ее коррумпирует, а затем полностью поглощает.
Абсорбция гражданского общества финансовым капиталом достаточно хорошо описанный политэкономией феномен. И вопрос состоит лишь в том насколько эффективно правящая финансовая олигархия симулирует функционирование гражданского общества : выстраивает и подпитывает средний класс , в своем втором издании — чисто искусственный феномен, выстроенный как защитный пояс против Коммунизма, приводит в действие разнообразные общественные и политические институты, порождает, либо интегрирует и/или гасит спонтанно возникающие общественные движения.
Вот так она устроена — Западная демократия . Довольно комфортная, но крайне дорогостоящая вещь – слишком много ресурсов уходит на удовлетворение аппетитов меньшинств и лоббистов, удачливых бузотеров и фрондеров, особенно если таковым удается придать своему предприятию массовость и политическую окраску. Российскому государству, которому на роду написано вытеснить олигархию из экономической жизни и самому занять ее место на капитанском мостике современной экономики, в такой же точно мере предстоит стать и архитектором гражданского общества, осуществляя вышеназванные функции социальной инженерии. Разумеется, отсекая, по возможности, демагогические требования и шантажистские домогательства. Но, одновременно, формируя каналы вертикальной социальной мобильности.
Таким образом, с победой на предстоящих выборах нынешний президент лишь начнет открывать для себя настоящую палитру проблем, стоящих перед страной, проблем неизмеримо более сложных и разноплановых, чем те, которые он с таким блеском решил в первый срок своего президентства.
Пожелаю ему на этом удачи.
Руслан Сабуров
http://economics.pravda.ru