Певцом услад вина и женских прелестей в бренном мире – именно таким предстает гениальный Омар Хайям в традиционных переводах. Долгое время нам давали ложное представление о творчестве великого мистика, пьянством и блудом никогда не увлекавшегося.
Как странно жизни караван проходит.
Блажен, кто путь свой – весел, пьян проходит.
Зачем гадать о будущем, саки?
Дай мне вина! Ночной туман проходит!
Вот типичный и всем известный перевод одного из рубаи Омара Хайяма – великого поэта и мыслителя, жившего на территории Таджикистана в 1048-1122 годах. Вино и женщины, женщины и вино – эти темы постоянно звучат в переводах хайямовских стихов, разбавляемые сентенциями о бренности всего земного довольно банального характера. Читать и произносить за столом подобные вирши весьма приятно, но к подлинной сути творчества Хайяма они имеют отдалённое отношение.
Известные историки и культурологи Юлия и Юрий Мизун доказали, что в европейской традиции возобладало совершенно неверное понимание текстов Омара Хайяма, основанное на поверхностной трактовке слова «вино» и непонимании архисложной символики образов таджикской и персидской поэзии. Основу такой традиции в Европе заложил в середине позапрошлого века английский литературовед Эдвард Фицжеральд. А у нас незадолго до этого «постарался» сам Державин, давший такой перевод стиха Хайяма о том, как поэт тайно проник в молельный дом зороастрийцев, чтобы узнать их обряды:
Шёл в кабак я, тепля в сердце веру
Чистую одну,
Что зуннаром светлых магов
Свой стан я затяну.
Там я так вином упился, что служитель харабата
Выбросил мои пожитки, после вымыл майхану.
Несуразица этого перевода, считают супруги Мизун, потрясает. Герой стиха идёт в кабак, чтобы затянуться… молельным поясом зороастрийцев. Что делает в кабаке служитель молельного дома, вообще непонятно.
«Никаких кабаков и вина у Хайяма, великого мистика Востока, конечно, нет, — считает Юлия Мизун. – Переводить так – все равно, что называть причастие хлебом и вином в христианской церкви выпивкой с закуской. «Вино» в персидской мистической поэзии означает не алкогольный напиток. У этого слова гораздо более глубокие и метафизические смыслы.
«Вино» в мистической поэзии Хайяма означает и истинные ценности Бытия, и поток живых страстей, и течение времени, замертво валящего абсолютно всех. Наконец, вино – это человеческая кровь, а наполнившаяся чаша означает завершение отмеренной человеку жизни. Именно так следует трактовать, скажем, такие строки:
Ты винный мой кувшин расколотил,
Господь!
Из радости изгнал и дверь забил, Господь!
Багряную струю небрежно пролил
Наземь!»
К сожалению, издатели продолжают «штамповать» привычные переводы Хайяма типа пресловутых виршей Германа Плисецкого. Вот ещё один из образчиков «творчества» этого переводчика, представляющий Хайяма в лживом свете:
Ранним утром, о нежная, чарку налей,
Пей вино и на чанге играй веселей,
Ибо жизнь коротка, ибо нету возврата,
Для ушедших отсюда… Поэтому – пей!
Новые же переводы Омара Хайяма, основанные на глубоком проникновении в игру смыслов его мистической поэзии, упорно замалчиваются при, как говорят, негласном содействии руководителей книжного дела Владимира Григорьева и Нины Литвинец. Речь идёт о грандиозном труде переводчика Ивана Голубева «Омар Хайям. Библиотека поэзии», выпущенном смоленским издательством «Русич» в 2002 году и широкому читателю, увы почти неизвестном.
Конечно, и этот перевод – лишь этап на пути к постижению великих тайн Омара Хайяма. Но теперь перед читателем предстаёт не балагур-забулдыга, произносивший философские банальности, а загадочный мистик, предвидевший многие открытия науки.
«Омара Хайяма следует считать Леонардо Да Винчи Востока, — полагает Юрий Мизун. – Его идеи весьма отличаются от классического ислама. Чего стоит его суфийское воззрение о том, что Мир состоит из Бытия и Небытия. Причём Небытие по Хайяму – это не ничто. Оно схоже с вакуумом современной физики, в котором потенциально есть всё и где постоянно появляются и исчезают элементарные частицы. Кроме того, Хайям полагал, что наша Вселенная – только часть Мироздания. Вселенная имеет начало и конец, о чём гениальный мистик сказал так: «Круженью неба тоже прерываться точно также как веку твоему».
Фактически Хайям предвосхитил идею советского физика академика Маркова, считавшего, что при определённой кривизне пространства наша Вселенная является замкнутой и со стороны воспринимается как элементарная частица. Следовательно, вселенных в Мире – бесконечное множество. Особенно потрясает, что Хайям считал структурой Вселенной «узор» — подобные идеи появились в физике лишь в 80-е годы ХХ века, когда стали появляться теории об «узорчатых» способах моментальной передачи информации во вселенной с десятью измерениями:
Спросил ты: чем узор земли и звёзд рождён?
Мир древен. Многолик. Как море, протяжён…
Такой узор порой покажется из моря,
А вскоре в глубину опять уходит он.
Постепенное открытие подлинного Хайяма наводит на вопрос о качестве переводов и других великих поэтов Востока – Хафиза, Руми, Низами. В советское время их по не особо грамотно сделанным подстрочникам лихо делали «мастера рифмоплётства» типа Семёна Липкина, а издавалась вся эта отсебятина даже в «Библиотеке всемирной литературы». Только недавно стали появляться новые переводы великого поэта-суфия Руми, сделанные знатоками его мистического учения, но опять же они известны немногим.
Вообще то, давно известно мнение, что поэзия по-настоящему непереводима — даже более близкая нам, европейская. Когда мы читаем «Фауста» Гёте в переводе Пастернака, то понимаем, что этот текст – совместное творчество двух великих поэтов. Кстати, величайшая европейская поэма – «Неистовый Роланд» Ариосто до сих пор в рифмованной стихотворной форме на русский язык не переведена. Лишь недавно Михаил Гаспаров опубликовал сделанный «свободным стихом» полный перевод шедевра, но современные Плисецкие и Липкины не спешат переделать его в ласкающие слух рифмованные куплеты.
Правда.ру Андрей Щербаков